Третья тенденция. В результате указанных выше процессов и тенденций в мировой экономике произошел феномен индустриального ренессанса. Он (этот ренессанс), в свою очередь, создал еще одну предпосылку для своей эволюции. В частности, в качестве производной от роста промышленности быстро стал увеличиваться спрос на сырье. Как отмечается в ряде международных исследований последнего времени, процесс устойчивого роста на сырье совпал по времени с кризисом в «новой экономике», который обвалился в ходе мирового кризиса 2001–2002 гг. В то же время за все прошедшее десятилетие большинство сырьевых товаров и энергоносителей подорожало в 3–6 раз. Это отразилось сильнейшим образом прежде всего на PC, в частности на НИС, и в группе переходных стран СНГ: России, Казахстане, Азербайджане. Именно этот рост создал реальные условия для позитивных сдвигов в плане увеличения уровня жизни людей – по данным ПРООН, порядка 600–700 млн чел. из развивающихся и переходных стран вышли из нищеты благодаря росту цен на сырье. Эти сотни миллионов людей стали покупателями инновационных товаров. Наглядный пример одного из направлений влияния «нового индустриализма», основанного на элементах «новой экономики», – это революции в арабском мире, которую аналитики связывают с распространением доступных по цене компьютеров даже среди арабских бедняков. Например, только ливийские школьники получили 100 тыс. компьютеров по ценам ниже 100 долл. в 2008–2010 гг.
Как реагировали на эти глобальные сдвиги в мировой экономике «постиндустриальные государства»? Примитивно: они продолжали политику поощрения аутсорсинга и переносили в зоны PC – причем не только через ТНК, но и через средние и малые фирмы (современные ИКТ позволяют это) – производства, и уже не только традиционные («тяжелые»), но и современные, создавая дисбалансы в национальных промышленных структурах. Одновременно, компенсируя этот дисбаланс, и стали формироваться «финансовые пузыри» вокруг отдельных сфер бизнес-деятельности (нефть, газ, ИКТ, ипотека, строительство, услуги и пр.). Спекуляции на движении фиктивных денежных потоков в развитых центрах капитализма приобрели колоссальный размах. Эти спекуляции как бы компенсировали «уход» из стран реальной экономики. Аналитики разных стран приводили данные о том, что перед глобальным кризисом, например, сумма деривативов превышала 800 трлн долл. (при мировом валовом продукте 60 трлн долл.). Источником благосостояния стали уже не промышленность и сельское хозяйство, не отрасли, их обслуживающие, а денежные превращения, узаконенное спекулятивное движение денежных массивов, ценные и не ценные бумаги, их производные, деривативы, хедж-фонды и т.д. Их потоки «оторвались» от реальной экономики. В то же время интенсивный процесс индустриализации «третьего мира» продолжали и продолжает свое победное шествие по миру, ослабляя США и Западную Европу (Япония ослабила себя сама).
Низкие темпы роста западных экономик, их неустойчивость при нарастающих темпах увеличения внутренней и международной задолженности – это характерная черта всех развитых стран в посткризисный период. Эти тенденции становятся все более угрожающими и могут дать крупный негативный эффект в самых неожиданных формах, – как в США, так и в Европе. С другой стороны, они свидетельствуют о неизбежности смены парадигмы экономической политики; волей или неволей Западу придется взять на вооружение кейнсианские основания политики и более активно использовать механизмы государственного регулирования на постоянной основе. Это, повторим, необходимость, и скорее – неизбежность. Вопрос: как учитываются эти глобальные тенденции в российской политике? Никак! Они попросту не замечаются.
Таким образом, расширение глобального числа потребителей современных (индустриальных) товаров сделало доминирование индустриальной экономики фактом реальности. Именно мировая индустриальная экономика, но никак не постиндустриальная – выводит на первые позиции в мире огромный Китай, а также определяет бурное развитие Индии, Бразилии, Южной Кореи и целого ряда других влиятельных стран и регионов мира. Мощная «волна» производимых ими уже высококачественных товаров буквально «накрывает» постиндустриальный мир, разрушая все хитроумные «ловушки», направленные на удержание «третьего мира» вне «золотого миллиарда» от возможностей рывка в суперцивилизацию. В группу НИС, в Азию и Латинскую Америку смещается мотор глобального роста, поэтому надо понимать, что даже если мы обеспечим такую же долю в экспорте патентов и технологий, какой добились США и Евросоюз, – Россия не компенсирует экспортную выручку даже одной крупной российской нефтяной компании. Кто знаком с международной статистикой, хорошо знает и то, что в Америке крупнейшим экспортером является не Microsoft, и не Google, a Boeing. «Новая индустриализация» – вот что вывело Азию из нищеты, и только она способна радикально изменить облик современной России.
Все это позволяет утверждать, что Россия нуждается прежде всего в «новой индустриализации», в необходимости разработки фундаментальной экономической политики, в сбалансированном развитии основных обрабатывающих отраслей (а не только сырьевых). При той экономике, которую имеет страна сегодня, никакие инновационные программы – ни «Сколково» Медведева, ни «Стратегическое инновационное агентство» Путина – не смогут обеспечить устойчивое развитие страны и всеобщее процветание нашего общества.
Проект концепции «Стратегия-2020»
В апреле Владимир Путин сказал, что берет «под свой контроль» разработку среднесрочной программы развития страны до 2020 г. под общим названием «Стратегия-2020». Это разумно, любое современное государство планирует свое будущее развитие – это аксиома. Государство, опираясь на ученых и специалистов, разрабатывает долгосрочные планы и программы экономического, технологического, социального развития, внешнеэкономической деятельности. На протяжении почти 15 лет, с начала 90-х и до середины прошедшего десятилетия XXI в., таких долгосрочных планов и программ в России не было. И лишь перед самым мировым кризисом в правящих кругах заговорили об их необходимости, а вскоре стали появляться разные их варианты: «Россия в 2008–2016 гг.», «Стратегия-2025», «Стратегия-2020». Но все они оказались непригодными в силу разных причин, в том числе в результате глобального кризиса, который опрокинул основные расчетные индикаторы, на базе которых выводились соответствующие тенденции и ожидаемые результаты на перспективу.
Естественно, возникла реальная задача подготовить новый проект такого фундаментального исследования. Первыми проявили инициативу экономисты-гайдаровцы, направив письмо на имя президента Дмитрия Медведева, в котором изложили необходимость разработки новой «Стратегии-2020» (или программы социально-экономического развития России в период 2012–2020 годов). Этой группе экономистов президент и премьер поручили возглавить работу по разработке этой «Стратегии».
Инициатива – похвальная, но у меня вызвал сомнение избирательный подход, с точки зрения выбора руководителей проекта. На мой взгляд, эта группа чрезмерно увлекалась в предыдущие годы идеями неолиберально-монетарной школы М. Фридмена и основанной на них концепции «Вашингтонского консенсуса». Этот «консенсус» мощно продвигался в России МВФ и Министерством финансов США, которые направили в 1991–1992 гг. целую группу своих «экспертов», одним из которых был Джеффри Сакс. Правительство Е. Гайдара внедряло в экономическую политику России именно эти подходы, и они в последующем проводились всеми правительствами. Результатом и явилась деиндустриализация России.
Все нынешние руководители финансово-экономического блока правительства участвовали в разработках гибельных для России проектов еще в те времена. Они проникнуты этими идеями, их духом, они не приемлют другие созидательные силы, кроме крупных корпораций и банков, деятельность которых, по их разумению, не должна быть «стеснена» ограничениями. Поэтому в России не существует сколько-нибудь развитой смешанной экономики, которая включает все разнообразие предпринимательства по формам собственности. Так, кооперативное движение загублено в 90-е гг., народных предприятий и иных форм группового и коллективного бизнеса почти нет; «плотность» малого предпринимательства в стране в 3–5 раз меньше по сравнению с любой европейской страной; практически уничтожено государственное предпринимательство (включая строительство) и т.д. Это все то, что называется «смешанная экономика», являющаяся несущей конструкцией экономической системы развитых стран. Эти формы принято также называть «альтернативными» (по отношению к крупным капиталистическим предприятиям).