Однако почти абсолютная метаморфоза произошла с Ельциным в изумительно короткий срок – уже через год после его воцарения в Кремле. Когда я рассказывал ему о том, что люди голодают, месяцами не получают заработную плату и т.д., – он с изумлением воскликнул: «Руслан Имранович, но это говорите только вы! Я ни от кого больше не слышу о таком положении моего народа...» И опять – «моего народа». Но мне уже не было смешно, и я не хохотал. Говорить только то, что приятно ласкает слух правителя, – это извечное свойство российского чиновничества, блистательно описанное русскими классиками XIX столетия. Но это свойство не возникло само по себе, без реальной основы – оно покоилось на произволе правителей, а произвол, в свою очередь, – следствие бесправия общества. Такой порядок вещей был сметен в Западной Европе эпохой Просвещения и Великой французской революцией, когда общество оказалось вооруженным идеями государства, созданным на базе «общественного договора», в котором правитель – это всего лишь человек, облеченный властью исключительно народом, и последний вправе сменить его в тот момент, когда он, т.е. правитель, нарушает этот «договор», то есть «забывает» служить народу. И народ даже вправе поднять вооруженное восстание против негодного правителя (если он нарушает обязательства или Закон).

Иная сложилась ситуация в СССР, когда мы в 1990 году пришли к власти в Российской Федерации и мне пришлось применять не только мои профессиональные экономические знания, но вспоминать знания о государстве и праве, полученные на юридическом факультете МГУ. Я был тогда изумлен крайне низким уровнем правовых знаний в обществе, хотя оно было, несомненно, хорошо образованным. Оказалось, что наше действительно высоко образованное общество весьма слабо подготовлено в этой сфере. Видимо, такая была общеобразовательная политика «партии и государства». Отставание от Западной Европы на целое столетие в этой сфере, – по-видимому, это отвечало интересам власти коммунистического государства. Этот же правовой нигилизм отвечает интересам и новой, буржуазно-демократической власти, когда высшим ее носителям придается некий сакральный характер, тем более когда они (носители власти) все чаще стараются показываться на публике в наигранно-показной форме, стараясь говорить только приятное.

Тоталитарность и демократия

В стране, в которой демократические традиции и институты только формируются, такая жесткая реальность незаметно вытесняет их из первого плана общественной жизни, они заменяются непрерывными рассуждениями о личных достоинствах правителя (о недостатках не принято говорить – предполагается, что таковых не существует), а воля и право народа как единственного судьи – заменяются рассуждениями об исключительном праве правителя на выбор наследника, который, разумеется, будет избран «любящим правителя народом». Но ведь не только власть в этом виновна – такое в стране общество. Демократия в России умерла в сентябре – октябре 1993 г.

По-видимому, в российском обществе не созрели соответствующие условия и предпосылки для формирования более или менее развитой демократии, которой народ дорожил бы и при необходимости – защищал. Насажденная исключительно «сверху», как, например, созданная нами в 1990–1993 гг. парламентская демократия (как «картошка» – так было принято писать в эпоху Екатерины II), не воспринятая «снизу» народом в качестве «своей», остается крайне уязвимой от честолюбивых властителей, ревниво-боязливо усматривающих в демократических институтах угрозу для своего всевластия.

Государства обладают писаной историей с разной полнотой, на протяжении последних 3–4 тыс. лет. Развернутые представления о демократии как форме и способах управления под контролем народа появились еще в античные времена. В то же время история современной демократии – очень «молодая», всего что-то порядка 200 лет, начиная с предэпохи первой Великой французской революции (1789), работ Вольтера, Руссо и других просветителей. Особенно интенсивно демократически-революционный процесс в практической плоскости развивается после Второй мировой войны. Более или менее полное утверждение демократических норм стало происходить уже с конца XIX – начала XX столетия в Западной Европе и США, разрушаемое, однако, длительными периодами диктаторских (тиранических) форм правления в Германии, Италии, Испании и Португалии. В США демократия была с самого начала «создана» только «для белых», наподобие существовавших в Древнем Риме или Спарте, – во всех нихсуществовало рабство, и рабы, разумеется, не являлись гражданами. (Спарта имела специфический тип рабства – коллективную форму; рабы принадлежали Спарте, а не отдельным лицам. Они «сдавались в аренду» для выполнения работ. За убийство раба взимался огромный штраф.) Рабство США было отменено лишь в середине XIX в. в результате кровавой Гражданской войны. Но до 60-х гг. XX в. США, особенно их южные штаты, находились во власти сегрегации, повсюду были ограничения для чернокожих и висели таблички с надписью «только для белых», иногда: «неграм и собакам вход воспрещен». Еще в 50-х г. в этой стране вдруг возникли откровенно тоталитарные элементы в форме маккартизма, когда жестоким преследованиям подвергались целые культурные слои общества, многие деятели культуры и искусства вынуждены были бежать за границу (даже такие, как Чарли Чаплин) – их обвиняли в инакомыслии, «симпатиях к коммунизму», в «шпионаже в пользу Советов» и т.д., подводя под суровую статью об антиамериканской деятельности. По признанию президента Рональда Рейгана, который в 50-е гг. возглавлял гильдию американских актеров, – даже он лично чувствовал себя в той общественной жизни Америки далеко «не комфортно», ожидая вызова в «комиссию по антиамериканской деятельности» конгресса США, возглавляемую откровенным фашистом Маккарти. Правящие круги Америки поддерживали этого бесноватого сенатора, захватившего в стране огромную власть, но до тех пор, пока он не начал атаку на президента Дуайта Эйзенхауэра, в завуалированной форме обвиняя его в «симпатиях к коммунизму». Лишь тогда Система отторгла «мини-политический» режим Маккарти.

Поэтому принципиально неверна точка зрения, согласно которой капиталистическое государство должно быть демократическим, в то время как его антипод, социалистическое, – является недемократическим и должно быть таковым якобы по своей природе. Поэтому в США «закрывали глаза» на тиранические режимы повсюду – в странах Латинской Америки, Азии и Африки. Это – надуманная «теория», имеющая своими базовыми корнями как указанный выше «избирательный подход», так и реальные искажения в политике и практике социализма. Руководствуясь прежде всего своими стратегическими интересами, президент Клинтон и поддержал заговор и переворот. Если теоретический социализм (до 1917 г.) совершенно правомерно обсуждал будущий социалистический (коммунистический) строй как строй, который должен намного превосходить буржуазный строй по реальной демократии – т.е. участию народа в выборе своих правителей и реальной возможности их свержения – то практический социализм показал, что он может быть и тоталитарным. Но и разновидностей капитализма также множество – одни из них бывали и тоталитарными предельно, в то время как другие – демократическими. Далее, экономический строй, определяющий тип государства (капиталистический – социалистический) не является и не может явиться доминирующим признаком демократичности (или недемократичности) государства. У социализма, несомненно, есть будущее, неверно отрицать эту истину. И чем больше люди неудовлетворены капитализмом и его псевдоценностями, и прежде всего – тотальным рынком, – тем ближе этот «новый социализм»/капитализм. Конечно, он уже будет качественно иным, чем тот, который преодолен Историей. Он, возможно, в определенной мере будет соответствовать тем экономическим, социальным и культурным параметрам, которые аналитики находят, например, в развитии современной Северной Европы, модель которой приближается к новой модели общества народного благосостояния, очертания которой маячат на историческом горизонте применительно к Западной Европе.